Педагог еще не знает, вернется ли в школу 1-го сентября, однако хотел бы – вести театральный кружок. С сокращением нагрузки на работе Юрис чаще садится за шахматную доску, ведь интеллектуальная игра заставляет думать, а значит, не позволяет стареть.

– В редакции работает несколько Ваших учеников, у них о Вас самые лучшие воспоминания! Вы умеете не только хорошо преподавать, но и весело шутить.

– Раз уж другие говорят, наверное, так оно и есть (смущенно улыбается). Нас с женой сюда прислали 46 лет назад, так мы начали работать. Как у нас это получалось, пусть оценивают ученики. Жена Антонина всю жизнь, пока была здорова, проработала во 2-й средней школе, а я с 1971 года связан с 4-й средней школой.

С женой познакомился в студенческие годы, мы учились в одной группе. Помню, когда нас поставили в одну пару танцевать, был весьма недоволен – какая-то девчонка с косами, а на третьем курсе я влюбился.

Как только привезли из больницы первого сына Вилниса, меня тут же забрали в армию. Если бы родились близнецы, не взяли бы. Со временем у Вилниса появились братья Айгарс и Петерис. Мальчики выросли хорошими людьми, у меня уже семь внучат.

– В семье педагогов наверняка и дома говорили о школе?

– Да, именно так. У представителей одной профессии больше тем для разговоров. Разве другие люди поймут ситуацию, когда всю ночь нужно исправлять домашние работы?

Мы, будучи учителями, всегда жили скромно. Жена... она была очень сильным человеком, несмотря на болезнь, из-за которой не могла ходить и в конце даже не могла о себе позаботиться, почти до последних месяцев дома преподавала ученикам. А ее муж оказался плохим человеком – ушел к другой женщине, тоже учительнице. Знаю, что поступил плохо, сам себе удивляюсь, но, когда это случилось, никакие тормоза не сработали.

– Из какой семьи Вы родом?

– Моя мама Херта, между прочим, еще жива. Ей 89 лет, она живет вместе с братом в Приекули. Нас всего четверо детей, я  – самый старший, потом – Майя, Ансис и Виестурс. Мама работала и на почте, и в техникуме, где мой отец Петерис преподавал электротехнику и физику. Папа уже умер, однако я иногда забегаю к маме в гости. Она смеется, что, видимо, пришла старость, поскольку трое ее детей уже пенсионеры. Вообще люди нашего рода живут долго. Только бабушке не повезло – ее убило молнией.

– Вам родители посоветовали учиться на педагога?

– Наверное, я сам так решил. Уже с детства хотел стать учителем. В Валмиере, где тогда жил, была педагогическая школа, где платили стипендию, это тоже было важно.

О выборе профессии никогда не сожалел. Сейчас, наверное, в школе уже работать не буду. Небольшую ставку можно взять, однако не знаю, будет ли возможность, а вот театральным кружком руководил бы охотно.

– Многие ученики Вас хвалят, чем Вы на это отвечаете?

– Соглашусь со словами учителя Пукьянса о том, что благодаря выпускным и встречам выпускников понимаешь, что выбрал самую подходящую профессию, в которой заключается смысл твоей жизни. Со временем дети, конечно, меняются, но не сильно. Сейчас ученики стали умнее, раньше были более эмоциональными, хотя и сейчас по-разному бывает. Меня раздражает, что у детей везде пирсинг, а девушки сидят так, что стринги видно, но что поделаешь...

Еще заметил, что в целом русские ученики более целеустремленные, а латыши часто говорят: «Как будет, так будет!».

– Грамматику дети любят?

– Редко. Я шучу, что главное – правильно сказать и написать на экзамене, а потом можно делать, как хочешь. Это заметно и на радио, и на телевидении, и в прессе. Отношение к языку поверхностное, и не только среди детей! Недавно прошла конференция, на которой о языке говорили умные вещи, а раздаточные материалы пестрели ошибками. Однажды, сделав замечание, в ответ услышал: «А кто нас всех учил? Вы, педагоги!». Мы требуем, чтобы русские говорили грамотно, а сами?! По учебной программе на уроках говорить надо мало, сочинения писать можно короткие, вот и складывается такая ситуация.

– Нравится ли Вам современная поэзия?

– Не могу до конца ее принять, мне хочется, чтобы стихотворение было понятным. Когда молодой поэт Карлис Вердиньш приехал в Вентспилс на встречу с читателями, мне он понравился, но, почитав его поэзию, симпатия пропала. В 12-м классе на уроках литературы надо изучать дадаизм – я стараюсь его быстро пробежать. Историю литературы как таковую вообще больше не преподают: чуть-чуть расскажут о Блауманисе в одном классе, немного – в другом, и у учеников не создается полного представления о том, кто такой Блауманис.

Лично мне нравятся Гунарс Яновскис, Аншлавс Эглитис, высоко ценю Андрейса Упитиса и Вилиса Лациса. Мне не понравилось, как Мара Залите осуждала Лациса... Откровенно говоря, в советские времена я воспринимал все происходящее всерьез; когда меня упрекнули в смене взглядов, ответил, что этого не делают только дураки и мертвецы. Жаль, что в наши времена не учат патриотизму. Школьники в сочинениях пишут, что хотят быстрее уехать из Латвии. Это нехорошо!

– Почему о годах, проведенных в должности директора школы, Вы сказали: «Как хорошо, что они прошли быстро»?

– Мне абсолютно не нравилась работа руководителя. В парткоме меня уговорили, и я послушно согласился. Проведенные в должности директора годы были единственными, когда я ходил на работу без удовольствия. Не чувствовал себя на своем месте.

– Вы говорите на правильном латышском языке, трудно уловить хоть одно слово на языке вентиней.

– Я учу говорить правильно, но и в диалекте нет ничего плохого! Когда приезжал к родственникам супруги в Латгалию, старался говорить по-латгальски. Каждый диалект по-своему привлекателен.

– Ваш стиль одежды тоже очень правильный, выдержанный, чаще всего Вы носите костюм.

– Иначе не умею – это моя рабочая одежда. В шкафу висит несколько костюмов, но регулярно ношу только два. Еще меня можно узнать по портфелю – тетрадки ведь надо куда-то складывать.

– Школьники щадили Вас или все-таки иногда подшучивали?

– Ничего такого не припоминаю, наши отношения были дружескими, никто не старался насолить. Знаю, что когда сыновья пошли в школу, меня называли Неймисом. Бывало, начинал учить класс, там такая красивая ученица, просто сказка, но проходит время, и ты понимаешь, что внутри нее – пустота. С умными людьми все-таки интереснее работать! По отношению к ученикам иногда, наверное, бываю слишком либеральным. Однажды накричал на одного мальчика, потом переживал, мучился, а девочки сказали: «Давно уже пора было это сделать!»

– У Вас два серьезных хобби – театр и шахматы. Как Вы увлеклись театром?

– 52 года назад, когда начал работать в Илукстенской средней школе, выпускные классы обычно ставили спектакли. Эту традицию я привез в Вентспилс, но когда выпускники уходили из школы, все приходилось начинать заново, поэтому организовал драмкружок, куда ходили ученики старших классов. С исполнителями мужских ролей, конечно, было сложнее, приходилось приспосабливать репертуар так, чтобы получилась хорошая постановка.

– А как Вы увлеклись шахматами?

– Научился играть в девятилетнем возрасте. Уже тогда заразился игрой, и это хорошо, поскольку у каждого помимо работы должно быть хобби. В детстве часто играл с отцом, мои сыновья этим не увлекаются, зато театр им нравится! Я – кандидат в мастера спорта по шахматам, последние пару лет организовываю турниры в Олимпийском центре. Должен же хоть кто-то этим заниматься. К сожалению, шахматисты стареют. Есть, конечно, и молодые, например, Янис Исаковс и Артем Копырин, но я не знаю, каким будет их путь. Раньше я руководил и шахматным кружком. Говорят, жизнь слишком коротка, чтобы играть в шахматы, ведь это занимает много времени, но мне нравится эта игра!

– Нравится ли Вам участвовать в оценке централизованных экзаменов?

– Я делаю это уже семь лет. От нашей школы эту работу доверили трем педагогам. Едем в Ригу и четыре–пять дней оцениваем работы, присланные из разных мест Латвии. Мы не знаем, кто выполнял конкретное задание, на конвертах нет имен, только код, свои записи делаем на отдельном листке. Уровень учеников 12-х классов очень разный – и очень высокий, и низкий. Надеюсь, со временем школа не опустеет, придут работать молодые специалисты, хотя этот труд – не сахар. Будь иначе, люди рвались бы на работу в школу, но этого не происходит.

– Каковы самые счастливые моменты Вашей жизни?

– Их много, такие моменты связаны как с семьей, так и с работой. Жизнь такая долгая, что все переплелось – и счастье, и радость, и размышления. Нельзя роптать на Бога. Если человек счастлив, он не думает об этом часами – он просто живет.