История рода, как шампанское

– Вы многим дали импульс к тому, чтобы заняться созданием своего генеалогического древа, но как Вы, работая в совершенно другой отрасли, увлеклись этим?

– Моя жизнь разделилась на две части: одна, профессиональная, протекает в Риге, а другая – в Вентспилсе и его окрестностях. Оба эти мира очень разные, несмотря на то что есть некоторые точки соприкосновения. Мы сотрудничаем с Рейнисом и Лоретой Пыжиками, время от времени организуем мероприятия в Анце, где учимся сервировать столы и дегустировать вина, что является моей профессиональной повседневностью. Но, как говорят мои близкие: чтобы я заулыбалась, нужно у меня спросить, что происходит в моей родословной (смеётся).

Всё начиналось в детстве. Я родилась и выросла в Вентспилсе, где много времени проводила со своим дедушкой, Эрнестом Рейзенбергом. Он был потомком семей из Попес и Анце. Дед не читал мне классические сказки, а рассказывал о своей семье в Попес, о детстве. Я выросла на этих историях. Затем уехала за границу, где проработала много лет. Когда мы далеко, чувствуем более глубокую связь со своими корнями. Находясь в круговерти работы в Лондоне, стала вспоминать дедушкины рассказы, и что-то внутри щёлкнуло – я задумалась над тем, как моя семья в межвоенный период, говоря простыми словами, очень быстро разбогатела. Им было всего двадцать лет, а они уже так многого достигли. Меня это заинтересовало, и я начала изучать.

– Нашли ответы?

– Я поняла, что мой род много веков управлял баронскими насаждениями, как минимум с середины XVIII века. Когда барон после войны уехал, они продолжили это дело, получая от работы пользу для себя. Конечно, раскрылись и нелестные страницы – скандалы, склоки, делёж имущества, взятки и драки. Но я получила ответ на вопрос, почему мне всегда нравилось работать на себя, делать то, чего другие боятся из-за неуверенности. Эта линия Рейзенбергов и Краутманисов мне интересна.

– Начали искать свои корни, ещё будучи в Лондоне?

– Да, помогло то, что архивы выложили в Интернет. Конечно, процесс был очень долгим. Поначалу чувствовала себя одиноко. Следующий шаг – найти единомышленников, понять, что ты не единственная на свете, кого интересует, откуда ты взялась и почему такая, какая есть. Ещё одним стимулом стал ремонт дома на улице Миера, где бабушка с дедушкой прожили почти столетие. Я предложила маме, прежде чем выкидывать всё лишнее в нашем понимании, позвать специалистов Вентспилсского музея, которые, возможно, найдут что-то полезное в контексте краеведения. Бабушка и дедушка всю жизнь прожили в Вентспилсе. Музей отреагировал и организовал экспедицию на чердак. Часть находок в настоящее время находится в доме Герберта Дорбе. Дедушка дружил с ним, и Дорбе посвятил моей маме пару стихотворений. Так началось моё сотрудничество с Каспаром Пуриньшем, и я даже не предполагала, что это зайдёт так далеко. Сначала думала, что изучу род, разложу всё по полочкам и покончу с этим. Но оказалось не так просто.

– Почему?

– Углубившись в генеалогическое древо, поняла, что не могу ограничиться только одной семьёй. Неправильно смотреть на древнюю территорию Попенской усадьбы с точки зрения XXI века. Надо признать, сегодня у нас нет абсолютно никакого представления о возможностях передвижения до Первой мировой войны. Зимой, возможно, было проще мерить дорогу, но на самом деле с одной стороны кругом – огромный лес и болота, а с другой – море. И представьте: дорог нет, а ближайший город находится на таком же расстоянии, как остров Сааремаа! Мы и сейчас жалуемся на дороги, ведущие из Анце, но какими они были в XVII и XVIII веках! Люди жили в лесу, куда пришла цивилизация в виде чёрной чумы с войсками Петра I, с немецким священником, который ездил и читал проповеди, с бароном, привёзшим детские имена и социальную жизнь, концентрировавшуюся вокруг центра усадьбы. Так создавался быт этой группы людей, и, как я поняла, они женились друг на друге! Как следствие, это означало генетические заболевания. И действительно, всё это можно найти в семейных историях.

– Проведена очень масштабная работа!

– Есть два подхода к исследованию генеалогического древа. Один из них – изучать только прямые кровные отношения, не переходя на боковые ветви. А второй подход предусматривает изучение и ответвлений. Я восприняла второй подход как необходимость, осознав все вышеперечисленные факторы. Именно в этом и заключается уникальность Попенского поместья. Но на самом деле составление генеалогического древа – дело сугубо личное. У меня вышло обширное исследование благодаря тому, что я увидела связи.

– Глядя на вертикальный временной разрез, какая самая глубокая точка?

– Восемь поколений, не считая моего ребёнка. Восемь поколений можно найти без угадываний. А дальше приходится прибегать к толкованиям, потому что фамилий нет, сохранились лишь фрагментарные письменные источники. Попенской волости повезло – о ней доступно огромное количество письменных материалов. У нас каких двадцать человек, каждый день занимающихся исследованиями, и то они не могут до конца изучить всё, что предлагают доступные материалы. Описания хозяйственной жизни настолько подробны, что можно сериал снимать. Но всё же мы не можем перешагнуть рубеж 1834 года, время появления фамилий. Всё, что найдено до момента ревизии 1834 года, – сплошные интерпретации.

– Есть ли у Вас находки и дофамильного периода?

– Да, конечно! Видите ли, всё всегда крутится вокруг денег. В тот момент, когда господин решает поставить холопов на учёт, потому что ему нужно понять, как собирать налоги, появляются письменные источники, которых мы можем придерживаться. Все сохранившиеся переписи предельно точны, потому что кто-то в то время очень хотел знать, сколько ресурсов у кого взять. Древнейшим нашим документом является ревизия 1797 года, в которой ещё нет фамилий, но уже есть названия домов. Кстати, чем дальше от Попенского замка, тем меньше было мобильности. Поэтому в Анце, Ринде и Веде можно вполне сделать выводы даже без фамилий, лишь по названиям домов. А в Попес интерпретации сложнее. Следует отметить, что детских имён в то время было очень мало: то, что барон привозил с гостями, гувернантками, то и использовали – около десяти женских имён и десяти мужских. Так они и курсировали на протяжении многих веков. Хотя для Попенского поместья это не так важно, ведь в конце концов всё равно все получаются друг другу родственниками! (смеётся)

– Что посоветуете тем, кто хочет начать изучать своё генеалогическое древо?

– Перестать жить иллюзиями! Вот с чего следует начинать! Мы выросли на легендах и сказках, и они доминируют над нашими ощущения. Однако человеческая память избирательна – мы помним то, что хотим, и забываем неприятное. Таким может быть первый импульс, но он мешает исследованию. Надо изучать бумаги и помнить, что поначалу придётся сидеть в одиночестве и корпеть над церковными книгами, пока не почувствуете вкус. Работать важно систематически, ничего не упуская. Я столько раз слышала, что люди не знали, что до этого у родственника была другая жена, что был ребёнок, который умер. Всегда есть вещи, о которых в семье не говорят. Поэтому могут открыться и неприятные вещи. Но именно это и делает исследование рода интересным.

– Семейные истории, возможно, придётся переписать...

– Это то, о чём я часто говорю, – шампанское без легенды на самом деле просто крепкий, кисловатый сок. Только легенда делает его шампанским. При этом важно понимать, что откроется много чего удивительного, в том числе нелестного.

– Откуда взять легенды в генеалогическом древе, чтобы получилось шампанское?

– Необходимо создать первый каркас, на котором потом всё будет формироваться. Если приложить ребро к ноге, дальше всё пойдёт не так. А если скелет правильный, можно продолжать. Потом начинаются попытки выяснить причины и даты смерти, но и на этом не стоит особо зацикливаться. Необходимо учитывать, что врач в то время был редко доступен, и записи в журналах могут быть неточными. Помимо этого, есть и другие интересные вещи. Что касается жителей побережья, бывают такие записи – пропал в море. Так начинают складываться истории. Есть много других описаний, таких как уголовные расследования, судебные решения. Да, к сожалению, добрые дела мало кто помнит, а вот плохие и несчастные случаи хорошо задокументированы. Конечно, при исследовании недалёкого прошлого можно использовать прессу. В нашем распоряжении есть оцифрованный архив Вентас Балсс с 20-х годов прошлого века. Вот откуда льётся шампанское.

– Допускаю, есть семьи, которые объективно не получают шампанского из-за отсутствия информации.

– В каждой семье есть белые вороны, какие-то чудеса, которые могут выявиться. В том же анклаве нашей Попес (смеётся) ходят истории о том, как люди из Попес и Анце не ладили с жителями побережья. Например, сын могу уйти из дома, потому что хотел жениться на дочери ливского берега, а мать была против. Раньше не гордились тем, что человек родился у побережья. Слава Богу, сейчас всё изменилось, и люди ищут свои ливские корни.

– Жители Попес ассоциируются с определёнными чертами характера, в том числе не очень положительными.

– Абсолютно согласна! Конечно, было бы преувеличением утверждать, что у всех одинаковый нрав, что мы уже давно перемешались. Однако жизнь до Первой мировой войны была весьма своеобразна. Единственное, что хорошо (смеётся), это то, что они жили достаточно далеко друг от друга и виделись только в церкви, где особо не поскандалишь. Помню, моя мама, встречая сестру на пороге, всегда спрашивала: «Когда уезжаешь?» Для людей из других частей Латвии это непонятно.

– Есть ли что-то ещё, что интригует, или уже наступила рутина?

– Один из вопросов, который не даёт мне покоя, это как люди попадали в Тербатский университет. Как можно, живя в Ринде у барона, заработать столько денег, чтобы отправить ребёнка в университет? Я зафиксировала такие случаи и хочу понять, какие факторы делали это возможным. Мы с Каспаром уже обсудили, что дальнейший наш путь ведёт к архиву Тербатского университета. В этом мне хотелось бы разобраться.