Интервью с Даной Кемпеле. Миссия: заставить человека поверить в себя

Она 25 лет обучала грамоте детей ромов в цыганских этнических классах. Терпению и принятию она училась сызмальства в своей многодетной семье.

Беседа с заведующей Вентспилсским отделением Службы пробации Даной Кемпеле проходила в новых помещениях по ул. Юрас, 34, куда сотрудники службы переехали чуть более двух месяцев назад.

– Как чувствуете себя в новых помещениях?

– Мы очень рады. Помещения отвечают всем необходимым условиям нашей работы, прежде всего, это безопасная среда для специалистов. Есть специальные кабины для приёма клиентов, помещения для прохождения пробационных программ, есть так называемый киоск, где клиенты могут использовать интернет для удалённого общения с ведущими дел из других городов, могут удалённо открыть своё электронное дело, если это необходимо в интересах пробационного надзора или для исполнения наказания в виде общественных работ. Не секрет, что не все наши клиенты имеют мобильные телефоны, компьютеры и доступ к Интернету. 

– Как долго Вы работаете в Службе пробации? Почему выбрали столь непростую работу?

– В Службу пробации я пришла в 2019 году, сразу возглавив Вентспилсское отделение. Принять это предложение мне было несложно, потому что моя предыдущая профессиональная деятельность была не менее трудной и эмоционально насыщенной. Я почти 25 лет, с 1994 года до 2017 год, работала учителем в цыганских этнических классах в Вентспилсской вечерней средней школе. Там же, со дня открытия этнических классов для детей ромов в 1987 году, работала моя сестра. Я учила детей ромов до закрытия этнических классов.

– У Вас в родне были ромы? 

– Нет, в родне не было. Моё детство прошло на улице Пелду, а неподалёку, на улице Пилс, жили семьи ромов. Не могу сказать, чтобы я дружила с ровесниками ромами, скорее, сторонилась их. Но со мной в одном классе училась девочка из семьи ромов, в то время это было редкостью. В её семье все взрослые работали. У нас были довольно хорошие отношения, и сейчас общаемся при встречах. Она живёт в Кандаве, куда вышла замуж. А у меня там сельское имущество.

– Расскажите о своей семье.

– Родители переехали сюда из Салдусского края в 1956 году. В Вентспилсе был порт, благодаря которому было больше возможностей найти работу и было лучшее снабжение продуктами. Я выросла в многодетной семье, нас у родителей было 14 детей, я – самая младшая. Сейчас нас осталось девять. Мамы с папой тоже уже давно нет. Мама получила высшую награду – орден и звание Мать-героиня. Но в советское время существовал стереотип, что, если в семье много детей, значит, что-то с ними не ладно. Пришлось многое пережить из-за такого отношения. Мама никогда не пользовалась привилегиями, которые давало ей звание Мать-героиня. Могла бы покупать товары и продукты без очереди, но мы вечно стояли и ждали по два-три часа, порой не зная, что дают. Но во времена дефицита брать надо было всё, что дают! С тех пор терпеть не могу очередей. Зато у нас всегда были хорошие жилищные условия – сначала на улице Межа мы занимали целый этаж в доме, затем нам дали большую 4-комнатную квартиру на улице Пелду. Поскольку я была младшей в семье, меня все любили, баловали. А когда я подросла, у старших уже были свои семьи, и я помогала нянчить их детей. Сейчас у меня самой две дочери, сын и двое внуков.

– Что определило Ваш профессиональный выбор?

– По профессии я учитель основной школы и магистр педагогических наук и истории. Работала всегда преимущественно в школе. Сравнивая свою нынешнюю работу с работой в школе, особенно в этнических классах для детей ромов, могу сказать, что они равнозначны по своему эмоциональному и психологическому напряжению. В обоих случаях результата работы либо приходится ждать очень долго, либо не дождёшься никогда. И при этом требуются очень большие вложения сил, опыта, знаний, терпения. 

– Что было самым трудным в обучении детей ромов?

– Хотим мы это признавать или нет, но дети ромов учатся на иностранном языке. Латышский для них не родной. Их родной – язык ромов. Если не учитывать билингвальных особенностей обучения детей ромов, то может казаться, что они отсталые в развитии, необучаемые и т. д. На самом деле подводные камни кроются совсем в другом. В стандартном билингвальном обучении мы накладываем основы иностранного языка на основы родного языка. Но в языке ромов нет письменности, есть только устная речь. 

– Чтобы учить детей ромов, Вам тоже надо было знать их язык?

– Без этого мы не смогли бы работать. В первый класс приходили дети с разными языковыми навыками: одни говорили только на языке ромов, другие говорили на русском языке, потому что они жили несколько лет в Москве, и были такие, кто немного говорил на латышском. Поэтому очень много усилий мы приложили к тому, чтобы создать букварь для детей ромов, с помощью которого учили их латышским буквам. Я даже свою магистерскую работу писала об обучении навыкам чтения детей в цыганских этнических классах. Я исследовала, как влияет использование навыков родного языка на освоение латышского алфавита. Когда появилась цыганская азбука, время освоения алфавита детьми ромов сократилось с девяти месяцев до четырёх.

– Как выучили язык ромов?

– Путём самообразования. В 90-е годы мы ездили к Карлису Рудевичу, который составил грамматику языка ромов. Переводили цыганскую азбуку, составленную им и Лексом Манушем. Но позже поняли, что эта азбука больше подходит для цыганских детей, которые живут в России. Поэтому нам пришлось составлять свою цыганскую азбуку. Для ромов характерно, что они перенимают в пользование многие слова из языка той страны, где живут. Поэтому ромы, живущие в России, говорят иначе, чем ромы в Латвии, Литве или где-то ещё. Кстати, азбуку, которую мы составили для обучения детей в цыганских классах, иногда приходится использовать в нынешней работе. Среди клиентов есть ромы, в том числе неграмотные.

– И в этом тоже связь Вашего прошлого опыта с нынешним!

– Совершенно верно. В пробации ко мне приходят и бывшие ученики. Наверно, мне не суждено никуда от них деться! (смеётся). Моё преимущество в том, что между собой клиенты ромы не могут говорить свободно на своём языке, чтобы их никто не понял. Хоть я и не пользуюсь активно языком ромов с 2017 года, но помню его и понимаю.

– Чем Вас обогатил опыт работы с ромами?

– Я воспринимаю его как миссию. От учителей цыганских классов требовалась особая отдача сил. Можно было этого и не делать, просто использовать стандартные программы обучения. Но тогда бы ты не понял этого народа и не достиг бы поставленных целей, не получил бы результатов. Когда я слышу не очень лестные отзывы о ромах, мне хочется спросить: а что ты сделал для того, чтобы они не были такими? И могу похлопать себя по плечу: я старалась. Радуюсь, когда мои бывшие ученики пишут в Фейсбуке, благодарят, и понимаю, что моя работа не прошла даром.

– На Ваш взгляд, это было правильное решение закрыть цыганские этнические классы?

– Однозначно нет. Омбудсмен решил, что это сегрегация детей ромов. А я думаю, что это была не сегрегация, а привилегия получить знания, используя навыки языка ромов, усвоенные учителями. В те годы в этнических классах учились дети ромов, которые в силу разных причин не могли учиться в других школах. В основном это были материальные причины, по которым родители не могли обеспечить детей школьными принадлежностями. Мы использовали и раздавали детям рабочие листочки, подготовленные для каждого урока. Нам также очень помогали спонсоры, покупая необходимые школьные принадлежности для первоклассников. Многие годы помогало Управление Вентспилсского свободного порта. В разные учебные годы в этнических классах, с первого по шестой, училось от 140 до 170 детей ромов. Мы находили способ заинтересовать детей. Если рому интересно, он очень быстро усваивает знания. Например, стихи на латышском языке мы учили в ритме хип-хоп.

– Как произошёл переход от обучения детей ромов к работе в пробации?

– Когда закрылись цыганские этнические классы, мне предложили работу в техникуме. Но спустя некоторое время я почувствовала усталость. В то время муж уехал к старшей дочери в Англию. Он позвонил мне и сказал: всё, хватит, приезжай сюда отдохнуть. Я думала сначала, что отдохну и вернусь. Но получилось, что мы всей семьёй уехали в Англию и провели там целый год. Все работали. Я работала вместе со старшей дочерью на предприятии, где изготавливали различные медицинские принадлежности для анализов. Нас там всё устраивало – и условия жизни, и зарплата. Но спустя год мы вернулись домой. Потому что здесь остались родственники, дом, собака, за которой приглядывали другие. Наверно, уезжать надо было лет двадцать тому назад, чтобы остаться там навсегда. В какой-то момент я вдруг подумала: что я скитаюсь по миру со своим высшим образованием и магистерской степенью! Делаю какие-то пробочки для пробирок! Я очень рада, что мы вернулись, что все наши дети живут рядом с нами, и что я вижу, как растут мои внуки! Вернувшись в Вентспилс, стала искать работу. Точно знала, что не хочу работать в школе, потому что для меня не приемлемы все эти бесконечные реформы! Увидела объявление о вакансии в Службе пробации, прочитала условия и цели, решила попробовать. И вот я здесь! В конце октября будет пять лет.

– Как чувствуете себя на этом месте?

– Наверно, не ошибусь, если скажу, что и эта работа – миссия. В первую очередь, это принятие людей, которые проходят пробацию. Затем – использование всех своих знаний и ресурсов, чтобы заставить их поверить в себя и в то, что можно жить по-другому, можно менять свою жизнь и своё мышление, чтобы вырваться из круга бесконечных ошибок. Не всем это удаётся. Но если удаётся хотя бы одному из ста, то это уже много! В конце пробации я предлагаю клиентам заполнить анкету для самооценки. Когда клиент пишет, что мы помогли ему поверить в себя, то я понимаю, что мы работаем в правильном направлении. Пока что этого клиента я не встречала повторно в пробации. Но, к сожалению, есть и постоянные клиенты. Есть категория клиентов, которые при всём желании не могут вырваться из своего круга. Если мы делаем карьеру на свободе, то эти люди делают карьеру в криминальном мире. И вырваться из этого мира бывает очень сложно, не всем по силам. Как сказал один цыганский парень, который получил хорошее образование и профессию: одна часть общества тебя ещё не принимает, а другая часть – уже не принимает. Примерно то же самое и в криминальном мире. 

– Бывают ли минуты бессилия?

– Когда кажется, что сил больше нет и ты не можешь добиться результата, тогда я думаю о том, что у каждого человека есть свой жизненный сосуд, который каждый наполняет по-своему – один быстрее, другой медленнее, а третий не заполнит никогда. У каждого – свой порог возможностей. Может, этот человек уже достиг своего порога и большего достичь не может, и хорошо, что хотя бы что-то можно было в него вложить. Когда начинаешь так думать, бессилие уходит. Такой подход помогал мне в работе с детьми ромов и помогает в нынешней работе. 

– А где находите силы для перезагрузки?

– В семье. У меня замечательная семья. Младшая дочь педагог дошкольного образования. Сын автомеханик, проводит техосмотры автомашин. Старшая дочь получила специальность в гостевой сфере и сейчас работает в частном бизнесе. Работу домой никогда не несу. Очень большую поддержку и заряд позитивизма получаю в своём коллективе. Коллеги дают возможность почувствовать, что ты не один. Это для меня очень важно.