Без цели писать картины на продажу

Гунта провела много лет в Талси, а сейчас задержалась в Вентспилсе, но, поскольку очень любит путешествовать, неизвестно, как долго она здесь пробудет. У художницы десять детей, все дочери живут за границей, так что причин уехать за пределы Латвии достаточно. Однако в последнее время Гунта любит бывать здесь, в Курземе, где сильные ветра и море на расстоянии вытянутой руки.

– Вы представляете талсинских художников, которых называют группой Круму. Как появилось такое название?

– Группу Круму основали Гуна Миллерсоне, я, Андрис Биезбардис и Андрис Витолс. Мы собрались много лет назад, познакомились. Тогда Гуна вернулась из Риги в Талси, и 1 мая мы поехали в Кампаркалнс рисовать. Нам сказали, что мы всё по кустам, всё по кустам. Так нас прозвали группой Круму (с лат. яз. – Кустарниковая). Позже к нам присоединились другие творческие личности, в том числе фотографы и скульпторы, такие как Оярс Фелдбергс из Педвале. Группе уже 35 лет. Мы организовывали не только совместные выставки, но и художественные акции, обращая внимание на жизненные проблемы и не опасаясь быть непонятыми.

– Вы называете Талси своим любимым городом, но детство провели в Вентспилсе.

– Я родилась в Екабпилсе, а с пяти лет жила в Вентспилсе. Здесь же прошли школьные годы. До 5-го класса была отличницей, потом училась по-разному. Я терпеть не могла среднюю школу, и после 8-го класса хотела поступать в Лиепайскую среднюю школу прикладного искусства, но в то время на два места было более 90 претендентов. Попасть туда было нереально, поэтому я окончила среднюю школу в Вентспилсе. Потом поехала в Ригу и выучилась на строителя. Моё основное образование – мастер общего строительства. По распределению попала в Талси. Мои бывшие одноклассники смеялись, мол, как я могла работать по такой специальности. Я до сих пор встречаюсь с ними – Иваром Смилтниеком, Марите Вангравой, а моей ближайшей школьной подруги, Парслы Полаце, уже нет. с остальными изредка общаемся, но чем старше становимся, тем реже.

– В прошлом году Вам исполнилось 70 лет, и этому событию были приурочена выставка Пахнут краски в Талси.

– В физическом смысле годы, конечно, ощущаются. Когда внуки спрашивают, сколько мне лет, я отвечаю – сто. Тогда они говорят, что не сто, но иногда я так себя чувствую. Этому вопросу не надо уделять большого внимания. Пока можешь, двигайся, и всё будет в порядке.

– У Вас в коридоре стоит зелёный скутер. Катаетесь на нём?

– Дети подарили прошлым летом. Я хотела трёхколёсный велосипед, но тогда пришлось бы переделывать входную дверь. Езжу на самокате как с определённой целью, так и просто покататься – по променаду в сторону моря, или на улицу Дурбе, или на Пушкина, к сестре. У меня много фанатов моего возраста на рынке, которые всегда поглядывают, когда я приезжаю. Наверное, кто-то удивляется, но мне всё равно, что другие скажут. Каждый вправе думать, что хочет, а мне без разницы. Я понимаю, что обычному мещанину казалось ужасным, что женщина, у которой дома много детей, бегает по своим делам и рисует, не обращая ни на кого внимания и продолжая работать. Если не о чем говорить, поговорите о соседях, в том числе обо мне.

– Вы снова в Вентспилсе, но надолго ли?

– Да, купила вот эту квартиру, здесь ещё много работы. Дети говорят, что надо переезжать к ним, потому что я тут замёрзну, но я пока справляюсь. Здесь в одной комнате и мастерская, и спальня. Работаю масляными красками, и, как Вы чувствуете, никаких запахов. Современный скипидар вообще не пахнет. Когда началась война, на мгновение показалось, что ничего не хочется делать. То, что воюют украинцы, не означает, что нас это не касается. Мы не знаем, в какой момент последствия войны могут повлиять на нас более чем косвенно.

Когда начался ковид со всеми карантинами и ограничениями, мне это показалось кошмаром. А теперь ещё война в Украине… С этой бедой справиться не так-то просто, она ужаснее ковида, но я иду к мольберту и рисую. Если человек когда-то увлёкся живописью, это навсегда. Для меня это не развлечения и уже давно не хобби. Какое там хобби – это образ жизни! Что касается Украины, то иногда невозможно понять, стоит ли её писать. Постоянное использование синего и жёлтого во всевозможных и невозможных местах – изживший себя процесс.

– Как стали художницей?

– Так захотелось! Я не училась в Академии художеств, но меня приняли в Союз художников. Для этого нужны местные или зарубежные выставки, публикации в различных изданиях, две основательные рекомендации и предоставление работ на суд комиссии. И только тогда ты из самоучки превращаешься в художника. Вступить в союз порекомендовала Гуна Миллерсоне, она сочла, что я достигла такого уровня, чтобы конкурировать с профессионалами. Кроме того, в 80-е годы самоучки и самозанятые художники выставлялись отдельно, а профессиональные – отдельно. Сейчас есть демократичные выставки, в которых может участвовать практически кто угодно, а в моё время перед весенними и осенними республиканскими выставками специальная комиссия отсеивала, кого допускать к участию, а кого нет. Когда вступила в Союз художников, меня порекомендовали целых четыре очень серьёзных художника – Екабс Сприньгис, Инесе Барановска, Силвия Межконе и Бирута Баумане.

– Вы выставлялись не только в Латвии?

– Когда Латвия начала претендовать на статус свободного государства, первыми нас признали датчане. Нас, талсинских художников-кустарников, сразу же пригласили на первую международную выставку в Данию. Так мы начали участвовать в различных зарубежных выставках. У нас прошла совместная выставка с датскими художниками в Талси. В Роскилле сделали перформанс в стиле экологического искусства. Потом последовали Чехия, Турция, Финляндия, Швеция, Нидерланды… В Дании одну из моих работ купили – я была удивлена.

– Почему? Ведь другие художники продают свои работы.

– Извините, но я не то чтобы неохотно продаю свои картины, их просто не покупают! Какими бы дрянными ни были времена, у меня никогда не было цели писать на продажу. Я об этом не думаю. Не рисую так, чтобы кому-то понравилось.

– Может, это потому, что не пишете цветы, а выражаете себя в абстракции и экспрессионизме?

– Отчего же, посмотрите, у меня есть и цветы. Просто у моих картин своя аудитория. Всегда считала, что то, чем я занимаюсь, нужно только мне. Поэтому я не творю на продажу. Думаю, я просто не умею иначе. сложно сказать, почему мне просится рисовать. Одни поют в хоре, другие любят танцевать или ходить с палками. А мне хочется рисовать, и тогда я как получаю, так и отдаю энергию. Данный процесс вне рамок сознания. Не бывает такого, что вот я сейчас возьму и нарисую. Это сакральные моменты, когда приходит всё и сразу, но если художник только и будет делать, что ждать вдохновения, то прождать, возможно, придётся довольно долго.

– Выходит, вопрос о том, какое время суток Вы считаете самым продуктивным, излишен?

– Да. Один музыкант – не буду называть его по имени – однажды предложил мне покурить травку, а потом быстро зарисовать то, что мне привидится. Такое не для меня. Есть вещи, которые долго сидят в голове, а есть спонтанные идеи. В своё время я много рисовала на пленэрах, также фотографировала, но по снимкам ни одной картины не написала. На любой выставке могу сказать, какая работа сделана по фотографии. Эти ни хорошо, ни плохо. Каждый пишет так, как ему нравится. Я демократична, меня лишь раздражает откровенная глупость. Раньше я была очень резкая, но сейчас успокоилась. Когда меня спрашивают, как понять искусство, обычно отвечаю, что показатель в том, очень ли понравилась хотя бы одна работа на выставке или, наоборот, крайне не понравилась.

– Ваш дом обустроен довольно аскетично. Считается, что люди искусства не должны жить в достатке.

– На самом деле было бы очень хорошо, имейся у меня большая мастерская с огромными окнами. И когда-то у меня такая была, но в моей жизни многое изменилось. Сейчас спокойно могу обходиться тем, что есть. Главное – работать, и меня не волнует, насколько ярко освещено помещение. Также я больше не провожу время в толпе просто так, лишь когда очень захочу этого.

– Предпочитаете одиночество?

– Мне действительно хорошо наедине с собой, но бывают моменты, когда мне нужна тусовка. И я выбираю то, что мне нужно в конкретный момент. Скоро лето, и тогда в моём доме будет много народу – мои приедут.

– Я понимаю, что Вам задавали этот вопрос бесчисленное множество раз, но каково это, иметь десять детей?

– Это неописуемо. Иногда мне кажется, что это вообще произошло не со мной. В своё время Силвия Межконе сказала, что невозможно совмещать искусство с детьми. Либо то, либо другое, но я всё же попробовала. Помню, одна из дочерей разрисовала дверь туалета моими художественными красками, и ничего. У меня четыре дочери, и ни одна из них не живёт в Латвии. Остальные сыновья. Я люблю всех своих десятерых детей, но любовь нельзя разделить, ну никак! Может, раньше я этого не замечала, потому что всё время работала, была очень занята.

– Нередко люди не понимают и порой даже осуждают бездетных женщин.

– Ну нет, это личное дело каждой женщины, как распоряжаться своим телом. Можно родить десять детей, но это не показатель. Желаю каждой женщине хотя бы раз родить, чтобы понять, каково это. Ну а если не получилось, так тому и быть.

– Откуда брали силы на воспитание десятерых детей?

– Поймите, это стихия. Подобно живописи. Даже с одним или двумя детьми иногда хочется поспать или просто побыть в тишине, но когда детей больше, то уже не важно, трое их, пять, восемь или десять.

– Какая Вы бабушка?

– Я очень люблю своих внуков, они такие маленькие проказники, которые уже через десять минут могут рассказывать, как сильно меня любят. Когда внуки сердятся, говорят, что я им не нужна, что я нехорошая. Я отвечаю, что знаю это. На подходе одиннадцатый внук. Посмотрим, каким он будет.