Больно осознавать, что мало внимания уделял семье

Он продолжал работать и в тюрьме, поэтому в курсе всех дел и событий, произошедших за год в городе, стране и мире. Вентас Балсс побеседовала с Айваром Лембергом впервые после его освобождения.

– Как Вы себя чувствуете?

– Надо лечиться. Не хочу много распространяться о плохом, но впереди интенсивное, длительное и разумное лечение. Успокаиваю себя тем, что узники Освенцима были в более плохом состоянии. Могу поздравить себя с тем, что живу не в фашистской Германии и не в сталинском Советском союзе, потому что после Гулага, думаю, моё состояние было бы более плачевным. Так что я рад прогрессу, который за эти годы достигнут в Латвии, по сравнению с Гулагом Сталина и Освенцимом Гитлера.

– Чувство юмора Вы не теряете ни при каких обстоятельствах!

– А что ещё остаётся? Ты живёшь в XXI веке, и тебе не оказывают никакой медицинской помощи, хотя обязаны по закону! И ты ничего не можешь поделать! Это то же самое, что посадить собаку на цепь и пусть она подыхает, мол, сама виновата!

– Неужели за это никто не ответит?

– Я подал в суд иск о компенсации за нанесённый моему здоровью ущерб из-за перенесённого ковида. Мне заплатили 20 евро, чтобы я сделал бустерную вакцину, но её саму не обеспечили, хотя я сам был готов за неё заплатить! Думаю, второго такого случая в мире нет. Также я подаю в суд иск за то, что мне не лечили спину и довели меня до инвалидности, и за то, что длительное время не позволяли оперировать грыжу за мои же собственные деньги. Причём ещё до тюрьмы я получил назначение на осмотр у кардиолога, но эту возможность я также не получил. Буду судиться, вот только платить компенсацию, если суд удовлетворит иски, будут налогоплательщики, а не должностные лица.

– Вас, наверняка, ждут и в думе, и в партии Латвии и Вентспилсу. Когда планируете приступить к работе?

– Как депутат я всё время работал. И как руководитель Комитета по социальным делам – тоже. Правда, я не участвовал в заседаниях, но мне присылали все материалы. Конечно, пока я получал по почте материалы, работал с ними, потом отправлял их обратно, сдвиг по времени получался более недели. Но в принципе в этом смысле ничего особо не меняется – мне будут присылать материалы, и я с ними смогу работать. По возможности буду участвовать в заседаниях городской думы. Может, не в ближайших, потому что мне уже назначены приёмы у врачей. А в Комитете, которым руковожу, буду работать регулярно, потому что его заседания проходят удалённо, и для меня не будет никаких проблем. Я также вхожу в состав комиссий – экономико-бюджетной и по развитию. В работе этих комиссий тоже буду участвовать удалённо. В Экономико-бюджетной комиссии уже на этой неделе участвовал. По возможности буду заниматься и партийными делами. В общем, сколько смогу, буду работать, но сейчас для меня в приоритете здоровье. Я должен пройти общий восстановительный курс, который исключает большие нагрузки – физические и умственные; это связано с необходимостью восстановить иммунную систему и с физиологическими особенностями. Одним словом, я должен вернуться к себе. Коллеги работают, и я не вижу смысла особо куда-то спешить. Так что, отвечая на вопрос, – я никогда не отходил от работы, но теперь, участвуя очно или заочно, смогу участвовать в дискуссиях. В тюрьме я видел материалы, но не мог подискутировать. И если хотел обратить внимание коллег на какие-то нюансы, по которым у меня были сомнения, то писал на полях: прошу это обсудить. Будучи в изоляции, я не имел возможности также принимать решения.

– Находясь в застенках Рижской центральной тюрьмы, Вы, наверняка, следили за ситуацией в городе, стране и мире. Что можете сказать о процессах развития в Вентспилсе за прошедший год?

– Мне трудно оценивать, потому что я всё-таки целый год провёл в одиночной камере. Я, конечно, получал материалы мониторинга, по возможности смотрел выпуски Вентспилсского телевидения и читал Вентас Балсс. Мне приходили материалы городских порталов, я видел, какие дискуссии там проходят. Но всё это не может заменить живого общения с людьми. В целом все планы претворяются. Всё, что сейчас реализуется, проектировалось в прежние годы, а те проекты, которые сейчас принимаются, начинали обсуждаться много лет назад. Например, родельная трасса. Приходится констатировать, что окончательно убит транзит, что для Вентспилса очень важно. Слава Богу, в 2000 году по моей инициативе было принято решение идти к индустриализации! Иначе сейчас город сидел бы без работы! А ведь тогда у нас ещё всё было хорошо – и нефтяная труба работала, и порт имел стабильный грузооборот. Когда я начал говорить об индустриализации, на меня смотрели с подозрением, ведь всё ж было в полном ажуре. Но я уже тогда видел, что в отношениях между Россией и Западом есть только два пути развития. Первый – Россия сдаётся и её полностью грабят. Второй – Россия не сдаётся, и начинается противостояние с Западом. При втором сценарии самым политически чувствительным звеном является транзит. Россия первой ввела экономические санкции против Латвии в 1997 году, когда вдвое увеличила железнодорожные тарифы на Латвию и из Латвии. На Западе нас никто не защитил, там только радовались такому развитию событий. А для меня это послужило основанием пессимистически оценивать перспективу развития транзита. При нормальных экономических отношениях работы хватило бы на всех. Но с 2014 года Россия резко ушла в другую сторону, и теперь мы видим развитие ситуации.

– Как Вы оцениваете ситуацию вокруг российско-украинского конфликта?

– Как очень серьёзную с возможными трагическими последствиями.

– Есть ли возможность избежать самого страшного сценария?

– Есть. Садиться за стол переговоров с Путиным.

– Но переговоры между Россией и Украиной как будто начались.

– Да, переговоры начались, но, судя по разным высказываниям, больших надежд на них никто не возлагает. Зеленский не может выполнять Минские соглашения просто потому, что тогда Правый сектор скинет его с кресла президента. А не выполнять их он тоже не может, ведь это и привело к нынешней ситуации. Переговоры с Путиным нужно вести руководству ЕС. Но, к сожалению, Запад отказался от переговоров с Россией. Я очень надеюсь, что горячие головы протрезвеют и начнут вместе искать выход из создавшейся очень опасной ситуации.

– Вернёмся в Латвию. Что Вы думаете о поправках к Портовому закону, который Сейм принял, а президент приостановил на два месяца?

– Борданс и Линкайтс обещали приватизировать и продать крупные порты Латвии, но сделать этого не смогли. Однако испортить транзитный бизнес умудрились. Грузооборот в Вентспилсе упал вдвое, в Риге тоже существенно сократился. Собрать подписи за референдум об отмене поправок вряд ли удастся. Но после выборов Сейма поменяется политический спектр, и, надеюсь, здравый смысл победит. Но всё будет зависеть от избирателей.

– Как Вас встретила семья?

– Получилось так, что я их встречал, а не они меня, так как семья была в отъезде. Когда у младшего сына Артура спросили, что бы он больше всего хотел получить, когда приедет домой, он ответил: чтобы его встретил папа. Когда я вышел из дома их встречать, мечта сына сбылась. Это для него был большой сюрприз. Теперь вместе с ним ложимся спать, и он спит со мной рядом. В такие моменты становится больно осознавать, что не всегда уделял достаточно внимания своим близким, кого-то поругал, кому-то сказал резкое слово. А жизнь так быстро проходит! Моя любимая жена со всем житейским грузом великолепно справилась!

– Не могу не спросить о магии даты 22 февраля в Вашей жизни: в этот день Рижский окружной суд изменил меру пресечения на заключение, а спустя ровно год – на денежный залог. В 2008 году 22 февраля Вас освободили из-под домашнего ареста. Были ли ещё какие-то значимые события в этот день?

– Нет, больше не было (смеётся). Но и этих трёх достаточно, чтобы задуматься: действительно, здесь что-то есть. Причём в этом году суд должен был принимать решение о замене меры пресечения 4 февраля, потом заседание перенесли на 11 февраля, после чего – на 22-е. Вряд ли такое совпадение по датам случайно.