Ливы. Свободные

Бредём по реке и много смеёмся. Пересекаем Ирбе по полуразвалившимся доскам в том месте, где сегодня величественно и одиноко возвышается единственный вантовый мост в Северной Курземе. В Лиелирбе я каждый раз глажу памятник своей свекрови, сделанный моим дедушкой Михаилом Садовым, и очень-очень горжусь им, его талантом и умением создавать красивые вещи. В то время мне казалось, что у нас самое почётное место упокоения предков, и я чувствую сопричастность. У меня прямая спина и несгибаемый дух.
С восстановлением независимости в Латвии начинают развеваться и сине-бело-зелёные флаги ливского народа. Как море, как песок, как леса – так говорила бабушка. Но вернуть свой кусочек белого песка не удаётся. Место у реки, где когда-то стоял дом Эзермалу, пересекает бетонный мост, построенный в советские годы. К тому же возможных наследников много, разбирать бумаги никто не берётся, как и официально вписывать в паспорте национальность – лив. В советские годы многие считали ливов латышами. Поскольку в младших ветвях моего генеалогического вполне законно течёт кровь латышей и русских, чувства несправедливости не возникает. Когда Элзы не стало, а у меня появилась своя семью, связь с Лиелирбе потихоньку оборвалась, хотя словосочетание место силы у меня ассоциируется именно с теми краями. 

И вот наступил июнь этого года, когда, вдохновлённая вихрями личной жизни, я нашла в Латвийском государственном историческом архиве 127-ю страницу переписи населения 1935 года. В то время моя бабушка Элза, её муж Екабс Томелис и двухлетний сын Артур жили в Анце. Когда дохожу до 423-й страницы, возникает ощущение, будто выиграла в лотерею – я задерживаю дыхание и смотрю, смотрю, смотрю. В доме Эзермалу, где в то время для освещения использовался керосин, насчитали семь человек. Старшие дети уже покинули родные места, прадедушка Давидс умер. С радостью читаю, что национальность моей бабушки Лины Урги 1889 года рождения – ливка. Этого было достаточно, чтобы исправить записи в паспорте. В августе я получила новые документы.